Я люблю январь, апрель, октябрь.
Январь - сказка. читать дальшеИногда снежная, иногда нет. Но в одном я уверена точно: январь дает нам возможность жить немного иначе. Несмотря на сессию и все, что с нею связано. Январь для меня - как пятое время года. В январе всегда немножко везет. Январь всегда разрешает поспать подольше, понежиться. Январь согревает, направляет, иногда словно говорит: "Посмотри, все ли тебе нравится. Может, что-нибудь изменим?". Январь всегда помогает забыть о тех, кого так хочется забыть. Каждый раз январь словно выхватывает меня из общего потока людей и тащит, тащит, тащит в другую сторону, в свой мир. Мы с ним остаемся вдвоем, выключаем свет, включаем изумрудную гирлянду, готовим чай и живем, живем, живем. Закрываем вечером шторы и мир, окружавший нас 11 месяцев до января, исчезает. Разговариваем только ночью и только шепотом. Говорим чаще всего о чем-то незначительном, о мелочах. Или вообще не говорим. Молчим. Проживаем дни в каком-то тягуче-теплом ритме, забывая о часах и числах. Иногда я делаю вид, что засыпаю, а сама, пряча взгляд ресницами, наблюдаю, как Январь медленно ходит по комнатам, наводя свои порядки. Часто он специально прячет мои любимые ручки, а я потом ищу их днями напролет. Позже он, конечно, подкладывает мне их обратно: в пенал, сумку, на стол. Когда я их "нахожу", он хитро смеется, иногда крутит пальцем у виска и пытается убедить меня же в моей ненормальности. Я подыгрываю ему, принимаю его правила игры, ничему не удивляюсь. Я просто начинаю забывать обо всем. Мир странно сужается до двух-четырех человек. Царь-император этого нового мира - Январь. Ласковый, все позволяющий, но холодный и белый. Даже смех у него белого цвета, чего уж тогда говорить о ресницах, которые у него сине-белоснежные, переливающиеся северным сиянием. Иногда, когда я выхожу на улицу, он хватает меня за руки и кружит, кружит, кружит, так и норовя свалить в снег. По количеству снега всегда можно понять его настроение. Он весел, игрив - на улице сугробы, часто - метели. Он хмур, чурается всех и вся - грязь, лужи, а позже и гололедица. В такие дни мы сидим спиной друг к другу и молчим, а потом пьем чай - тоже молча. И так до тех пор, пока он не улыбнется и не скорчит смешную рожу.
Разумеется, январь не может пройти без паники. Так всегда: сначала забудешься, а потом, взглянув на календарь, невольно опомнишься, запаникуешь, толкнешь Январь под бок, прогоняя, а он щелкнет по носу, рассмеется и уйдет, на ходу бросив тихое: "Все будет хорошо, не переживай. Я помогу." Уйдет, впрочем, на пять минут, максимум - двадцать. Вернется странно-холодный, с синими губами и хитрющими глазами. Повалит на диван, обнимет, прижимаясь холодными руками-ногами, и шепотом - колыбельную. И все равно ему, что за дела у меня, что за заботы. Они ведь из того мира, из заоконного. Много позже (или немного, совсем чуть-чуть) протянет белый шарф, пинком выпроводит на улицу, удачи не пожелает — нет — , но следом пойдет, на расстоянии 15 шагов, делая вид, что до меня ему дел никаких нет, так, по пути просто. И нам действительно по пути: в городе же январь месяц. И возвращаемся мы тоже вместе, идем бровь в бровь и улыбаемся.
Иногда Январь любит рассказывать мне сказки. В основном, о полярных медведях, ледяных цветах и сиянии, и совсем редко о своей влюбленности в непутевый Май. Январь всегда ироничен, но говорит со снежной напевностью, рассыпая снежинки во все стороны. Я внимательно слушаю, вопросов не задаю, но май, чтоб вы знали, не люблю. А Январь только смеется на мои возражения и говорит, что каждый январь на свете обязательно должен хоть раз, но влюбиться в Май. Не в Декабрь, Ноябрь, или Март, а в Май. Я не спорю, просто протягиваю ему конфету. В конце концов, откуда мне знать, может у них так принято? И мы молчим. а потом я прошу его убрать "лишний" снег из комнаты. То есть, совсем убрать снег из комнаты, тут ему не улица, и тем более не холодильник. Так мы и живем. Живем до тех пор, пока не наступает 30-31 число. Тут уж приходится расставаться, и надменный, холодный и белый, с синеватыми ресницами Январь берет меня за руку, и мы медленно идет к границе, прощаясь то ли друг с другом, то ли с нашим заоконным мирком. И нам немного грустно, но мы говорим, ругаемся, шутим. Что-то на счет того, чтобы не изменять друг другу и о том, чтобы не заводить близкую дружбу с Февралем, который уже посматривает на нас издали. Как бы то ни было, я всегда знаю, что ровно через 11 месяцев он снова ворвется с праздником, угощениями, подарками, опять закружит так, что я потеряю все ориентиры, опять забуду, выпаду из привычной жизни, пропаду на месяц.